Вдыхать сигаретный дым, смешанный со сладким привкусом тлеющий травки где-то и у кого-то в бумажном свертке. Вдыхать ночной воздух города N, закрывая глаза и проваливаясь в глубину своего черепа, ища там космос или хотя бы Млечный путь. Сейчас не хотелось абсолютно ничего: шумела компания вокруг, каждый был занят разговором кто с кем, кто-то потрошил новую бутылку с алкоголем, кто-то обсуждал философские темы, политику, общество и происходящее в целом, кто-то курил, стоя на краю крыши и стараясь не поддаваться порывам ветра, а кто-то искал космос под черепным сводом.
В общем, он просто в очередной раз прожигал свою чудо-жизнь, возможно, думал о работе, возможно, немного задумывался о БК, а может быть даже проскочила мысль словно комета, искря хвостом, о Ники, сидящей дома на иголках, ждущей его пьяную рожу на пороге собственной квартиры, чтобы снова сдавить его нежный и жижеобразный мозг своим прессом из слов и морали.
Сейчас он был разбит. Наверное. Немного. В общем-то, он вряд ли себе в этом признался бы. Горделиво задрать нос, непринужденно метелить языком, промывать мозги первой попавшейся фигуре, самоутверждаясь на чьем-то неокрепшем Я. Да, именно сейчас это бы был идеальный вариант. Успокоить свое нутро легким троллингом чьего-то эго. Он принял на душу волшебную таблетку LSD, но почему-то вопреки ожиданиям, его не посетили радужные мыльные пузыри этого пространства, вещи не стали заводить с ним диалоги, а космос внутри черепа так и не показал порнографию небесных светил.
- Зу-зу, тебя устраивает эта реальность? – он не заметил, как оказался возле тонкой девичьей фигуры, приземлившись рядом на пыльную поверхность крыши невесть когда заброшенного цеха.
Она была словно привидение. Или девочка из кошмаров. Хотя нет, не девочка, давно уже как физически, так и морально. Эдакие Лолиты, взрослые женщины внутри, а оболочка такая юная и тонкая. Она сейчас, эта странная Зу-Зу, так точно выражает весь тот мусор, в котором мы погрязли. На белоснежной коже пятна краски татуировок, глубоко севшей благодаря колючей игле мастера – шея, грудь, руки, ноги. Не удивлюсь, если живот со спиной, скрытые одеждой, так же украшены искусственной кожей анархизма.
Георг невольно посмотрел на ее пухлые губы, ярко окрашенные алой помадой. 
- Торговать собой – ты этого ждала от жизни? – перевести взгляд куда-то вдаль, на закат, поддетый смогом города. Он бы был такой нежно-розовый, пастельных тонов, если бы не эта навязчивая серость, припорошившая чистоту природы как грязные мысли нас всех.
Он не любил таких, как она, эту Зу-Зу. Яркое спелое яблоко алого цвета – сочное, наверняка сладкое, ароматное. Ты ведешься, тянешь руку, подносишь к губам. Но за плотной шкуркой плода скрывается гнилое нутро – труха, поддетая пыльной паутиной мелких насекомых, сгрызающих мягкую плоть изнутри. Ее уже не исправить, ее уже не вычистить, она уже упала в грязь и не поднимется оттуда.
…Что он здесь делает? Кто все эти люди? Почему он среди них? Его кожа впитала в себя краску, его мысли давно погрязли в противоречиях, но он обязательно сделает правильный выбор. Обязательно выйдет на ровную дорожку, на светлый путь, придет к верной цели и вдохновиться правильной Идеей.
А вас уже не вытащить. Вы уже там, в грязи, по шею. Как в зыбучих песках. Еще немного – песок забьет легкие, забьет нутро, поглотит с последним волоском, ничего не оставив кроме себя и грязи.
Георг протянул к ней ладонь, на коже которой красовалась маленькая круглая таблетка – легкий наркотик. Присоединяйся, половим космос вместе, настроимся на одну волну. Может быть, ты поймешь, что твой путь неверный, что все это – мусор вокруг. Что ты не та, которой должна быть.
Впрочем, какое ему дело? Он не проповедник, не ангел-хранитель, не нанимался в спасатели и даже просто в друзья. Наверное, наркотики развязывают язык получше алкоголя, когда эта мышечная плеть только еще больше заплетается в изобилии собственного бреда. Сейчас же нужно просто поговорить.
А о чем можно говорить с проституткой, если только не трахать ее у бетонной стены? О сексе он сегодня не думал, а вот покопаться в гнилом нутре мутной души, самодовольно улыбаясь под конец, он был только рад.